Порно - Страница 50


К оглавлению

50

Псих отпускает меня и отходит: кружит по офису, стучит себя по лбу, расхаживет взад-вперед.

— Потом мне пришлось разбиратца с Бегби! Он думал, что я был с тобой заодно! Я потерял зуб, нах, — выплевывает он, неожиданно остановившись, и показывает мне золотую коронку среди белых зубов.

— А что касается Бегби… Урода… Второго… Псих подлетает ко мне.

— Какое мне дело до этих пидоров! Мы сейчас говорим обо мне! Обо мне! — Он ударяет себя в грудь кулаком. Потом его глаза распахиваются широко-широко, а голос срывается на жалобный вой. — Я же был твоим лучшим другом. Почему, Марк? — говорит он. — Почему?

Я улыбаюсь над его представлением. Я ничего не могу с собой поделать, этот урод совершенно не изменился, и эта улыбка выводит его из себя, он бросается на меня, и мы оба валимся на пол, он — сверху.

— НЕ СМЕЙСЯ НДДО МНОЙ, МАТЬ ТВОЮ, РЕНТОЙ! — кричит он мне в лицо.

Мне было больно, бля, я ушиб спину и теперь пытаюсь восстановить дыхание, поскольку этот толстый урод сидит на мне верхом. Он действительно набрал вес, и я буквально погребен под его тушкой. Глаза Психа просто пылают яростью, и он заносит надо мной кулак. Мысль о том, что сейчас Псих отпиздит меня из-за денег, кажется донельзя глупой. Полный бред. То есть он вполне в состоянии меня отпиздить, но он никогда не любил насилия. Впрочем, люди меняются. Иногда, становясь старше, они становятся и отчаяннее, особенно если чувствуют, что их корабль так и не пришел. И, может быть, это уже совершенно не тот Псих, которого я знал. Восемь, девять лет — это много. Вкус к насилию у некоторых людей проявляется только с годами. Я пока выжидал, ничего не делал, хотя я четыре года занимался карате.

Но даже и без карате я бы сделал его на раз. Я вспоминаю о том, как измутузил его еще в школе, на заднем дворе. Это была не настоящая драка, просто потасовка, причем мы с ним оба и драться толком-то не умели, но я был злее и я продержался дольше. Я выиграл ту битву, но он, как обычно, выиграл всю войну, он шантажировал меня эмоционально еще долгие годы после той драки. Используя все те приемы, которые в ходу у лучших друзей: повернул мне в морду большую лампу и заставил меня чувствовать себя скотиной, который по пьяни избил свою жену. Теперь, когда я владею определенными навыками шотокан-каратс, я смогу с легкостью его обезвредить. Но почему-то я ничего не делаю, я думаю: какой же парализующей силой обладает подчас чувство вины и как чувство собственной правоты может мобилизовать человека. Мне просто хочется выбраться из этой передряги так, чтобы мне не пришлось делать ему больно.

Он уже готов ударить меня по лицу, и я смеюсь. Псих тоже смеется.

— Ты чего ржешь? — говорит он, явно раздраженный, но при этом продолжает ухмыляться.

Я смотрю ему в глаза. У него появился двойной подбородок, но это как-то его не портит.

— А ты поправился, — говорю я.

— Ты тоже, — говорит он, скорчив недовольную рожу, ему явно неприятно. — Причем еще и побольше меня.

— Это мышцы. А я, знаешь ли, никогда не думал, что ты станешь таким жирным уродом. — Я улыбаюсь.

Он смотрит на свой живот и втягивает его.

— Это, бля, тоже мышцы, — говорит он.

Надеюсь, теперь он понял, насколько все это глупо. Потому что это действительно глупо. Мы можем вес обсудить, прийти к какому-нибудь соглашению. Я все еще потрясен, но уже не удивлен, и, что самое странное, где-то я даже рад его видеть. Я всегда знал, что мы встретимся снова.

— Саймон, может быть, встанем? Мы оба знаем, что ты меня не ударишь, — говорю я ему.

Он смотрит на меня, улыбается, снова заносит кулак, и у меня из глаз сыплются искры, потому что он бьет меня кулаком в лицо.

25. Уголок Эдинбурга

Уголок Эдинбурга в Центральной библиотеке, брат, это несколько комнат, и они просто забиты всяким барахлом, ну, барахлом Эдинбурга. Я вот о чем, это вроде бы и резонно, вроде как так и должно быть. В смысле, никто и не ждет, чтобы найти што-то о Гамбурге, ну, или о Бостоне в Уголке Эдинбурга. Фишка в том, што здесь полно всяких книг про Лейт, кучи, просто кучи всякой фигни, которой по-хорошему место в Публичной библиотеке Лейта на Ферри-роуд, брат. Это было бы справедливо, то есть Лейт — это как часть Эдинбурга, то есть считается так в городском совете, а если и не в совете, так среди парней из района старого Порта. Но, с другой стороны, я говорю о том времени, когда ходили всякие листовки обо всей этой децентрализации и все такое. Так какого же черта парень из Лейта, то есть я, должен тащитца аж до Эдинбурга, штобы узнать што-то о Лейте? Зачем этот поход аж к мосту Георга IV, когда можно было бы пройти пару шагов до соседнего дома на Ферри-роуд, а?

Уж поверьте мне на слово, это приятная маленькая прогулка в лучах октябрьского солнца. На Хай-стрит прохладно. Фестивальные толпы уже прошли, и я пропустил всех этих симпатичных девах, которые раздают листовки на свои шоу. Хотя я, разумеетца, все равно бы взял эти листовки, потому што такой урод, как я, не должен говорить ничего поперек таким шикарным девчонкам, которые в колледж ходили и все такое, и там они изучали драматическое искусство, да?

У меня всегда были с этим проблемы, брат, то есть с уверенностью в себе. Большая дилемма в том, што наркотики освобождают людей почти так же, как и уверенность в себе. В данный момент мое самомнение не то штобы низкое, но оно, как говорится, сомнительное. Да, брат, сомнительное. И первое, што я заметил, когда добрался туда, это паб через дорогу от Центральной библиотеки, назывался «Растяпа Мерфи». Один из этих ирландских пабов, которые совершенно не похожи на настоящие пабы, которые в Ирландии. Эти пабы для деловых парней, яппи и богатеньких студентов. И когда я на это смотрю, мне становитца как-то паршиво и стыдно. В мире, устроенном справедливо, уроды, которые держат этот бар, должны были бы выплачивать мне компенсацию за моральный ущерб, брат. Я вот о чем, когда я учился в школе, так называли полных придурков: «растяпа Мерфи, растяпа Мерфи». Так што для хорошего человека — это как вызов.

50