Порно - Страница 60

— Это Акт о распространении порнографии, закон, который регулирует производство и распространение порнопродукции.

Рентой молчит с загадочным выражением на лице. Рентой. Кто он такой? Что он такое? Предатель, стукач, сука, подлец, себялюбивый эгоист — он воплощает в себе все, что нужно рабочему классу, чтобы успешно интегрироваться в капитализм. И я ему даже завидую. Я, блядь, в самом деле завидую этому ублюдку, потому что он пальцем не пошевелит ни для кого, кроме себя, любимого. Я пытаюсь быть таким же, как он, но огонь — дикий, страстный итальянско-шотландский огонь — горит во мне слишком ярко. Я наблюдаю за ним: вот он сидит и смотрит на все будто из зрительного зала — и я чувствую, как мои руки сжимают подлокотники кресла, так что костяшки пальцев белеют.

— В общем, у нас могут быть крупные неприятности с полицией, — нервно заключает Рэб.

Я смотрю на него и бодро качаю головой.

— Есть много фишек, чтобы обвести полицию вокруг паяьца. Ты не забывай: копы — это всего лишь недоразвитые долдопы.

Рэб явно сомневается. Тут вмешивается Рентой.

— Псих… э-э… то есть Саймон. Люди становятся преступниками, потому что они растут в криминальной среде. Большинство копов начинают как противники преступников, но так как через свою работу они тесно соприкасаются с преступным миром, они волей-неволей проникаются этой средой. Сейчас самое лучшее место для всяких ублюдков — как раз в полиции.

Биррела, похоже, это прикалывает. У него такой вид, будто он вдруг обрел родственную душу. Да, Терри прав насчет этого ублюдка. Он — тот еще пиздобол, и если ему позволить, он может часами болтать о том, живут ли кролики на Луне. Так что я вступаю в беседу, чтобы опередить Биррела и Рента, а то они как заладят — их потом не остановишь:

— Ладно, хватит уже пиздеть. Полицию я беру на себя. Все будет путем. Тут на днях все должно решиться. Я сейчас как бы там вентилирую все вопросы.

Я выхожу из бара и пытаюсь поймать сигнал на зеленой мобиле. Она по идее должна работать в Европе, но хрена с два она тут работает. Я чуть не выкидываю эту хрень в канал, но все-таки убираю ее в карман, иду в ближайший табачный магазин, покупаю телефонную карту и звоню домой из автомата. Я чувствую сладкую дрожь, сексуальное напряжение накатывает без причины, и я звоню в «Интерфлору» и посылаю Никки дюжину красных роз и еще дюжину красных роз — для ее соседки Лорен, еще больше возбуждаясь при мысли о том, как она на это отреагирует.

— Записки не будет, — говорю я женщине на линии. Потом я звоню в полицейский участок Лейта.

— Здравствуйте. Меня зовут Саймон Уильямсон. Я владелец «Порта радости». Я хотел бы узнать результаты экспертизы конфискованных пилюль, — говорю я, доставая из кармана листок бумаги, который мне дал коп Шашлык. — Мой идентификационный номер ноль семь шесть два…

После длинной паузы извиняющийся голос на другом конце провода говорит:

— Извините, сэр, в лаборатории много заказов…

— Хорошо, — роняю я возмущенным тоном недовольного налогоплательщика и кладу трубку. Когда я приеду, первое, что я сделаю, — подам жалобу главному констеблю.

29. «…дюжина роз…»

Мы с Лорен потрясены этой посылкой; дюжина роз — каждой, кроваво-красных, на длинных стеблях, посланы анонимно, на сопроводительных карточках — только наши имена. Лорен совсем в замешательстве, она думает, что это кто-то из колледжа. Мы слегка подвисаем, потому что вчера напились по случаю возвращения Лорен из лона семьи в Стерлинге. Заходит Диана, наши букеты производят на нее впечатление.

— Девочки, да вы просто счастливицы, — говорит она и изображает обиженного несчастного ребенка. — Ах, а когда же и мне будет счастье? Где мой мудацкий принц на белом коне?

Лорен с каменным лицом осматривает цветы — так осторожно, как будто в них спрятана бомба.

— В магазине должны знать, кто их послал! Я сейчас позвоню и выясню, — говорит она. — Это же сексуальное домогательство!

— Остынь, — говорит Диана, — вот тот мудак в «Грушевом дереве» на прошлой неделе — это было домогательство. А это — романтика. Лучше порадуйся за себя, подружка.

Эти цветы вносят в скучные будни немного тайны, что помогает мне пережить скучные лекции в универе. Потом я возвращаюсь домой и начинаю готовиться к смене в сауне. Я хочу поменяться сменами с Джейн, и она согласна, но я не могу найти Бобби, чтобы поставить его в известность. Он, надо думать, в одной из парилок, распаривается со своими приятелями. Сегодня четверг, то есть гангстерский вечер. Так что там много-много золотых цепей, и пот течет градом с крепких, но все же немного заплывших жирком тел. Забавно у нас получается: с понедельника по среду приходят в основном бизнесмены, в пятницу развлекаются обычные парни, в субботу — футболисты, а по четвергам — криминальные элементы.

К концу смены я вижу, что у меня кончаются полотенца, и заглядываю в массажную комнату. Джейн разминает огромную тушку плоти на столе: мужик ярко-розовый, только что из парилки, и его тело отсвечивает зеленым от светильников на сосновом полу. Лицо Джейн опущено, я вижу ее улыбку, но не вижу глаз. Я киваю на стопку белых — всегда девственно белых — полотенец, беру пару штук и возвращаюсь к себе. На выходе слышу, как колышущаяся тушка стонет:

— Сильнее… не бойся, давай сильнее… не бойся, сильнее…

Я уже почти вышла, когда вдруг поняла, что это — тот самый парень, который обычно спрашивает меня. Впрочем, какая разница. Все равно мы меняемся сменами с Джейн. Надо все-таки Бобби найти. Бобби парится с парнем по имени Джимми, а фамилии я не знаю. Джимми спрашивает, не думала ли я о том, чтобы поработать в эскорт-службе. Я смотрю на него с сомнением, но он продолжает: