Ну что ж, остается только нанести ему последний удар.
— А еще у меня появилась новая девушка, мам, совершенно особенная девушка, — говорю я ей, и она снова меня обнимает.
— Сынок… ты слышал, что он сказал, Дэйви?
— Хм-м, — ворчит старый мерзавец, скептически глядя на меня. Вот так-то, папа. Мы с тобой по-прежнему на разных полюсах. Саймон Дэвид Уильямсон — молодой преуспевающий бизнесмен. Дэвид Джон Уильямсон, с другой стороны, обломавшийся по всем статьям, ожесточившийся старый дурак, пережиток прошлого, который добился в жизни лишь одного — превратил в ад жизнь замечательной женщины, моей мамы.
Разумеется, я помню, что когда был ребенком, я смотрел на него с обожанием, да и он был со мной добрым и ласковым. Он таскал меня повсюду, даже к своим любовницам, а потом дарил мне всякие подарки, чтобы я не настучал маме. Да, тогда он относился ко мне очень хорошо. Ребята всегда мне завидовали, говорили: «Вот бы мне такого отца». А потом, когда у меня начался пубертатный период и я стал интересоваться женщинами, тут-то все и началось. Я сделался соперником, а соперника нужно выводить из строя, любыми способами. Впрочем, ему это особенно не помогло, потому что даже тогда я опережал его на голову.
— Ну что, угадал победителей, пап? — спрашиваю я.
— Пару раз, — неохотно отвечает он, пытаясь быть вежливым. Но это только потому, что мама сейчас в комнате. Если бы ее не было, он бы просто опустил газету, посмотрел бы на меня неподвижным взглядом и прорычал: «Ну и что тебе тут понадобилось?» Это было бы крайним проявлением гостеприимства.
Мама продолжает расспрашивать меня про мою девушку, и я вдруг понимаю, что сам точно не знаю, кого я имею в виду. Может быть, Никки, после того, что случилось сегодня ночью, или Алисон, которая теперь работает у меня в баре, а может быть, эту толстую девочку? Я не знаю. Я не могу думать вообще ни о чем, кроме своей аферы. Если дело выгорит, то это будет гениально, это будет просто произведение искусства. Но кто бы из них ни стал моей новой женщиной, ей придется иметь дело с мамой.
— Если она будет присматривать за моим мальчиком и не станет его у меня отнимать, — мурлычет она, угрожая этой невидимой шлюхе.
Я не могу оставаться у них надолго, в конце концов я вроде как управляю баром. Но как только я выхожу за дверь, звонит зеленый мобильник, это Скрил, и у него есть для меня информация.
— Я все сделал, што ты просил, — говорит он.
Я выражаю ему бесконечную благодарность, потом сразу же звоню в бар, оставляю Мо и Али заниматься делами, нагнав что-то про конференцию по торговым лицензиям, о которой я якобы совершенно забыл. После этого я отправляюсь прямиком в Беверли и сажусь на поезд до Глазго. У меня с собой сценарий, и, чтобы не тратить зря время, я просматриваю его на предмет порядка съемки сцен. Сначала будем снимать сцены с еблей: снимать и ебаться, снимать и ебаться — набирать материал. Начнем с оргии — и понеслась. Когда я прихожу в себя в Соапвиле, у меня обнаруживается эрекция, которая, правда, тут же проходит — и слава Богу, потому что я вижу Скрила, который ждет меня на платформе. Он представляет собой именно то, чем и выглядит: человек, настолько убитый наркотой, что глаза у него перманентно дикие. Есть большая разница, некая депрессивная энергия, которая отличает бывших наркоманов из рабочего класса от их «коллег» из класса среднего. Героин плюс культура нищеты и полное отсутствие опыта в чем-то еще — и ожиданий чего-то еще. Между прочим, дела у Скрила сейчас идут лучше, чем можно было бы предположить. Когда Гарбо, его дружок, откинул копыта от якобы высококачественного героина, это очень хорошо прочистило ему мозги. Теперь он чист, ну, насколько может быть чист человек, который не моется неделями. Он спрашивает про Рентона, отчего у меня тут же портится настроение, ну и про моего вновь обретенного товарища с Восточного побережья.
— А что нащет Урода, как он ваще?
Я трясу головой, как это обычно и делается, когда тебя спрашивают про человека, который когда-то был тебе другом, а теперь стал просто знакомым, присутствие которого ты если и можешь выносить, то с большим трудом. Нет, не так. Скорее он даже враг. Я думаю, что Мерфи имеет смысл переехать сюда, по сути дела, он всего лишь заблудившийся уиджи, та еще деревенщина.
— Да ничего у него не изменилось, Скрил. Стену лбом не пробьешь. Я в том смысле, что я много лет пытался хоть что-то с ним сделать, как-то ему помочь… — Я выдерживаю скорбную паузу, а заодно и пытаюсь решить, стоит ли дальше давить эту ложь, и добавляю: — И не я один, мы все пытались. Делали, что могли.
Скрил отрастил волосы, видимо, чтобы прикрыть свои огромные уши, похожие на два лопуха. Его кадык ходит ходуном под редкой козлиной бородкой.
— Жалко, хороший был парень.
— Урод это Урод, — улыбаюсь я, думая о том, как мы с Алисон… нет, отставить. Лесли. У меня вдруг появляется странное свербящее чувство в груди, и я спрашиваю: — А Лесли… она все еще здесь?
Скрил смотрит на меня с сомнением.
— Да, но не смей к ней подкатывать.
Я удивлен, что она еще жива. В последний раз видел ее в Эдинбурге, почти сразу после того, как умер маленький Дон. Я слышал, что потом она вернулась в Глазго, тусовалась со Скрилом и Гарбо. Потом я слышал, что она передознулась. И решил, что она повторила печальную участь Гарбо.
— Она так и торчит?
— Нет, оставь ее в покое. Она соскочила. Теперь замужем, и ребенок маленький.
— Я бы хотел с ней повидаться, вспомнить прошлое.
— Я не знаю, где она живет. Один раз видел ее в Центре Бачанан. У нее теперь все в порядке, она соскочила, — повторяет он, на мой взгляд, как-то уж слишком настойчиво. Можно, конечно, подумать, что он просто не хочет, чтобы я встречался с Лесли, и в этом есть свой резон. Но я чувствую: дело не только в этом, тут есть что-то еще.